ПАВЕЛ МОШАРЕВ
Мой дед, Мошарев Павел Александрович, был призван в сентябре 1941 года в воздушно-десантные войска. После серьёзной подготовки был заброшен мае 1942 года в составе минометной роты в тыл в Смоленскую область, недалеко от города Дорогобуж. Там после примерно недели боёв был ранен и в скором времени попал в плен. Прошел много лагерей: в Дорогобуже, Вязьме, Двинске (современный Даугавпилс), Лодзи, Магдебурге, наконец оказался в каменоломнях в местечке Зитлингхаус под Дортмундом, откуда бежал с двумя товарищами. Больше двух месяцев они пробирались в сторону Чехословакии, прошли около 600 километров, но были снова пойманы около города Хоф и отправлены в штрафной лагерь в город Вайден, где находились до прихода американцев. После войны еще долго оставался в армии и вернулся домой зимой 1946-47 годов.
Я хорошо помню деда: он умер всего три года назад в возрасте восьмидесяти девяти лет. До последних дней он сохранял ясное сознание, много читал и многим интересовался, имел большой авторитет у всех родственников, детей и внуков, придавал большое значение нашему воспитанию и образованию.
Дедушка не только рассказывал о войне сам, но изучал воспоминания других ветеранов и полководцев, советовал нам книги, которые по его мнению стоили прочтения. Например, говорил, что про немецкий плен, пребывание в лагерях на территории Германии и подготовку к побегу хорошо и правдиво рассказано в книге М. П. Девятаева «Побег из ада».
Из-за своей бестолковости я дедушкины воспоминания никогда не записывал, но у меня есть тетрадка с его собственными записями и много записей, сделанных моим отцом. Для того, чтобы рассказ оказался достаточно подробным, я постараюсь составить его из дедушкиных и папиных записей, которые все у меня есть в электронном виде.
Итак, из дедушкиной тетрадки:
«Жили мы в деревне. Не знали никакой беды. Работал я на сплаве, молепровод.
<…>
В один воскресный день, а это был праздник «Кириллов день», наш престольный и наш день отдыха. Молодежь веселились. Я тоже был со всеми вместе. Потом я пришел домой и лег отдохнуть. Потом меня будит сестра. «Паша, вставай, война!».
Из тех, кто работал тогда на молепроводе, остались мы вдвоем. Я и Горочный Александр Ефимович.
Работал я и ждал со дня на день призыва в армию. Вот он и пришел в сентябре 1941г.
Я взял лошадь в совхозе и верхом в седле поехал в контору за расчетом. Контора молепровода была в Осиново на берегу. Получил я расчет. Нам давали справки на отоваривание ситцем, вообще мануфактурой, 10% от заработанной суммы. Я мечтал купить себе костюм, а теперь не надо. Пусть мать покупает что хочет девкам, а их было четверо. На молепроводе работал магазин. Продавали вино «Перцовка» разливное. Я попросил у жителей 2 пустых бутылки и купил перцовки. В Слободе привернул к Пьянкову мастеру. Угостил его, выпили и распрощались.
Дома тоже собрали как обычно на проводы. Собрались все родные. Уходили в армию мы вдвоем с двоюродным братом. Жили рядом. Сначала посидели у него, а потом перешли к нам.
На завтра мой отец на лошади отвез нас в Осиново на перевоз. Так мы попали в военкомат. Это было 20 сентября 1941 года.
Из военкомата нас на пароходе отправили в Архангельск, там на 2м лесозаводе укомплектовали партию, погрузили в эшелон и на Москву. Ехали в вагоне 20 человек из района и столько же Пинежан. Нас сопровождал Зыков. Подъезжая к Москве, наш эшелон все время увозили от бомбежки то в Муром, Ковров, Арзамас, Пензу. Так избежали бомбежки. Побывали в Саранске. Там не было военного положения и никакой светомаскировки, как в другой стране. В конце концов нас привезли в республику немцев Поволжья. Теперь Саратовская область. Штаб находился в городе Марксштадт, а нас разместили по деревням. Немцев из республики всех депортировали за 24 часа. На полях всё осталось неубранным. Картофель, кукуруза, арбузы, подсолнечник. Это нам пригодилось в помощь к питанию. Там мы пробыли до нового 1942 года. Обучались десантному делу, военной подготовке и всё остальное.
Дорогой я заболел воспалением легких. Меня оставили в Марксштадте. Когда вылечился, пошел в штаб. В штабе сказали, что оставаться в взводе управления. Я сказал, что у меня есть брат, я хочу к нему. Нашли: 1-й батальон, минометная рота.
К новому 1942 году мы переехали в Москву. Переехали или перевезли.
Размещались в Малаховке, Силикатный завод и др. Здесь уже занимались по-настоящему. Изучали миномет, автоматы, парашюты, подрывное дело и взрывчатые вещества. Здесь совершали прыжки. Прыжки совершали на аэродроме Люберцы. Всего совершили 4 тренировочных прыжка с самолета ТБ-3 и ДБ-6.
Итак, в Москве мы обучались до половины мая 1942 года. Потом нас всех перевезли на аэродром «Монино». Здесь произвели доукомплектовку обмундирования, снаряжения и питания. Подрулили самолеты ТБ-3. Показали, кому на какой самолет садиться, и мы, нагруженные до неповоротности, побежали к самолетам. У меня был самолет с номером «тройка голубая». Снаряжение: парашют основной, запасной, вещмешок, карабин, подсумок, лопата саперная, плащ-палатка. Шинелей не было.
В сумерках мы вылетели. Судя по осколкам, ударяющим по самолетам, нас обстреливали зенитки. И так высадились, вернее, прыгали с самолетов на Смоленской земле».
Здесь первая часть тетрадки заканчивается, дальше идет рассказ уже про побег из лагеря.
Я помню, дедушка говорил, что готовили их очень хорошо, и огорчался, что попал в плен и не смог применить все полученные умения: их учили и разведке, и одиночным диверсиям в тылу врага.
Задачей десанта была помощь находившейся тогда в окружении конной армии генерала Белова (той самой армии, в которой служил дедушка Маши Разгулиной). Конкретно бригада, в которой служил мой дед, должна была отвлекать немцев от основной высадки десанта и прорыва генерала Белова.
Высадка прошла успешно, немцев поблизости не было, десантники собрали и сложили вместе парашюты, подобрали сброшенное отдельно снаряжение и произвели марш-бросок в сторону села Алексино, где уже вступили в бой. Мины быстро закончились, минометы было приказано уничтожить (последнюю мину просто кидали в ствол вверх ногами, и она там взрывалась). После этого вели бои еще около недели (патронов к личному оружию было достаточно). Однажды немцы наступали и залегли. Дедушка, чтобы лучше видеть, встал за дерево, и в этот момент рядом разорвалась мина, осколком которой деда ранило в бок.
Дальше отрывок из записей моего отца:
«После ранения, с осколком в боку, с поля боя вывели отца «под руки», а потом волоком и везли на лошади. <…> Привели в Алексино, где был медсанбат. Он находился в очень красивом доме, наверно, чьей- то усадьбе. Там сдал карабин, патроны, перевязали, накормили. Народу в медсанбате было много. Ночевал одну ночь в коридоре. А потом отправили на подводе в Озерище. Там лежали в школе. Было там раненых человек 30. Никто не ухаживал, не кормили. Вскоре наши ушли, всех раненых так и оставили там, сказали, что если кто может, добирайтесь в Починок, там, мол, есть аэродром и оттуда вас вывезут. Ходячих никого не было. Там встретился отцу земляк из г. Мезень Архангельской обл, Жданов Николай, тоже тяжелораненый. После того как их бросили, приходили несколько раз местные женщины. Давали воды и кое-чего поесть. Варили суп из крапивы и лебеды. Т.к давно не ели, то в туалет не ходили, а для «малой нужды» использовали каски. Перед приходом немцев женщины собрали у всех документы и сожгли тут же в печке.
Примерно через два дня пришли фашисты. Вошли с автоматами, что-то покричали и ушли. Отец с земляком обнялись, простились, думали, что или гранатами закидают, или сожгут. Но все ушли. Через сутки подогнали подводы — одноколки «не деревенские, а немецкого образца, все одинаковые». Всех сгрузили на подводы и отвезли в Дорогобуж, где разместили в церкви на полу. Ни фамилий, ни имён никто не спрашивал. Не кормили. Ещё через сутки вагоном отправили в Вязьму. Жданова после Дорогобужа не видал.
В Вязьме, где-то в пригороде, видимо, был отгорожен квартал сельских домов, в которых были сделаны нары, там и лежали раненые. Лечения почти не было. Ходили русские, видимо из полицаев, иногда перевязывали бумажными бинтами «как теперешняя туалетная бумага». Там же в Вязьме на шею одели верёвки с железными жетонами из двух частей , который в случае смерти переламывался и одна часть хоронилась вместе с умершим (а их было много). Фамилий, имён опять никто не спрашивал. Теперь отец был №1650.
В лазарете много не общались. Помнит Анисимова, но как звали и кто по званию, не помнит. <…> Отец как-то поправился. Видимо, деревенская закалка помогла или очень «счастливый» случай. Осколок не вырезали, рана затянулась и его отправили на работы в Гжатск. Там в церкви тоже был небольшой лагерь. Спали прямо на полах в чём есть. Гоняли на строительство какой-то железнодорожной ветки. Куда ветка, в памяти не сохранилось.
Отец к тому времени был уже «доходяга», да и рана от работы снова открылась и его вернули снова в Вязьму , но уже не в лазарет, а в сам лагерь. Запомнилось трёхэтажное здание, и как каждое утро со всех этажей вытаскивали крючьями умерших и складывали в кучу у выхода. В других лагерях, где привелось побывать отцу, для вытаскивания покойников были тележки, здесь выволакивали просто так. Некоторые ещё шевелились, но всех потом вывозили куда-то хоронить. Занимались этим бригады из заключённых. Кормить почти не кормили. Так было до конца августа, а в конце августа (или в самом начале сентября) 1942 года группу «доходяг» собрали, погрузили в вагоны и отправили в лагерь в г. Двинск (ныне Даугавпилс) на территории Латвии. По дороге один раз покормили баландой в Витебске. Из вагонов не выпускали.
Лагерь в Двинске (ныне Даугавпилс) состоял из землянок. В земле были вырыты траншеи метров по 50, над которыми сделана крыша прямо на землю. По двум сторонам были нары. Кормили очень плохо. Варили баланду, в которую бросали требуху и остатки убитых лошадей. Иногда попадали кости вместе с копытом. Много народу умирало. Их по утрам вывозили на телеге заключённые. Однажды на телеге из землянки вывезли партию трупов. Телегу оставили у выхода. Один заключённый, ещё живой, слез с телеги , но уйти не смог, тут возле оглоблей и умер. Забросили его обратно и увезли хоронить. По краю лагеря был выкопан ров, в котором с одной стороны копали дальше, а землёй закидывали умерших, сложенных в яме с другой стороны.
Повезло тем, у кого был какой-нибудь котелок или любая другая посудина (консервная банка, миска). Делали посуду и сами из любой жестянки, которые удавалось проносить с собой рабочим командам с работ. На раздачу баланды выстраивалась очередь. Охранники строго следили , чтоб никто не завернулся по второму разу. У кого не было посудины, протягивали пилотки или просто складывали ладони. За это получали черпаком по затылку.
<…>
Был он там около недели. Чуть не околел, и их, полуживых, отдали в батраки местным крестьянам (или хозяину, как говорит отец).
Забрал его хозяин Валдис Инда. Приехал на лошади и повёз на хутор Клауцани (ныне это Екабпилсский район Латвии). Отец показал ему котелок, в котором было несколько мелких полугнилых картошек. Сказал: «Это мы едим». Хозяин приказал: «Брось! На мне это есть не будешь!» В телеге были яблоки. По дороге ели. Хозяин с семьёй очень хорошо отнеслись к пленному русскому. Дома сразу посадили есть. Еды было всякой вдоволь, и, наевшись с голоду, отец чуть не умер от переедания. Вызвали врача. Женщина пришла, осмотрела и наругала хозяина. Сказала, что у пленного, которого не кормили несколько месяцев, желудок весь ссохся, и что несколько военнопленных, взятых другими хозяевами, умерли от еды».
Дедушка рассказывал, что уже там начал думать о побеге. Говорил об этом с другим пленным, работавшим на соседнем хуторе, но у того не было, кажется, ступни на ноге, поэтому он бежать отказался. А потом дед подружился с «хозяином» и не стал убегать, чтобы того не наказали немцы.
У хозяина были две маленькие дочери. Там он работал до декабря 1942 года, поправился, и его приказали снова вернуть в лагерь. Хозяин очень огорчился: дед был хорошим работником, иногда в отсутствие хозяина даже оставался за старшего над всем хозяйством. Хозяин зарезал свинью, поехал в лагерь, пытался дать там взятку и оставить деда у себя, но ему сказали, что «доходяг» можно взять хоть двоих, а здоровые нужны в Германии.
После Двинска дедушку ненадолго перевели в Ригу, где пленные работали на разборе завалов после бомбежек. Оттуда отправили в город Лодзь, в лагерь для летчиков (может, десантника посчитали летчиком, может, просто ошиблись). Это был единственный лагерь, где картошка в баланде была чищенная. Город Лодзь был немцами переименован в Лицманштадт. Дедушка любил вспоминать, как их только привезли на станцию, и он, прочитав надпись на вокзале, спросил у проходившего мимо вагона поляка: «Что за город – Лицманштадт»? Поляк с гневом, топая ногами, ответил: «Лодзь»!
После Лодзи, возможно, не сразу, дедушка попал в Магдебург на авиационный завод. Там они работали на конвейере по производству двигателей. Работали вместе пленные солдаты и обычные немецкие рабочие. Однажды немец, рабочий от соседнего станка, куда-то ушел и не вернулся до конца смены. Мастер стал требовать от деда почистить после работы не только свой станок, но и ушедшего немца. Дедушка отказался, тогда мастер начал ему угрожать, схватил за пуговицу, а дед взял и бросил его на стоявший рядом двигатель. Мастер схватился за спину и убежал. После этого деда отправили еще дальше на запад, в район Дортмунда, на каменноугольные шахты. Работа в шахте была тяжёлой, люди там часто умирали, но дедушке удалось благодаря ране попасть в лазарет и избежать работы. В лазарете ему вырезали осколок мины, который оставался в боку. Дедушка вспоминал случай, как однажды увидел в лазарете товарища с рукой, забинтованной тряпкой. Дед спросил у него: «Как же это ты так неаккуратно?» Тот ответил хитро: «Нет, это я очень аккуратно палец под вагонетку подсунул, чтобы только внизу не работать».
Уже из лазарета деда отправили работать на каменоломни там же, под Дортмундом. Отношение к пленным на каменоломнях было хорошим: среди охранников не было тех, кто воевал на фронте. Пленных иногда отпускали работать в ближайшие селения. Дедушка ходил делать кирпичи и класть печи, а заодно готовился к побегу: изучал карту Германии, висевшую в доме, где он работал, запасал спички, табак и соль. Многие необходимые вещи носили ему немецкие дети, которым он делал разные игрушки. Товарищи, с которыми он готовил побег, смогли принести из каменоломни и спрятать на территории лагеря лом, которым они в ночь побега сняли внешние ворота лагеря. Дальше я помещу вторую часть дедовой тетради:
«… Много наших солдат были в плену. Многие из них ни на минуту не забывали о Родине, многие мечтали вновь вернуться в ряды армии. Старались любыми способами бежать. Хотя бежать из лагерей было не так-то просто. Усиленная охрана, пулеметы на вышках и много рядов колючей проволоки. И всё-таки наши люди искали и находили способы бежать. Вспомним хотя бы случай с Михаилом Девятаевым. Он организовал побег на 2-моторном самолете Хейнкель-111, и девять человек вернулись на родину.
За неудавшиеся побеги, а таких тоже было много, немцы крепко наказывали: избивали и отправляли в концлагеря. Предатели и изменники, а также перебежчики старались устроиться на службу у немцев и полицаями. Лишь бы сохранить свою шкуру и не голодать по лагерям.
Если кому удавалось уйти из лагеря или с работы, то идти по Германии было не так-то просто. Густо населенная страна, много деревень и хуторов, городов и городков, и всё это связано улучшенными и асфальтовыми дорогами, скверами и бульварами. Население было настроено тоже на бдительность. Даже дети объединялись в группы и следили за определенными участками. За задержанного пленного беглеца выплачивалось 30 марок. Жителям, задержавшим беглого пленного, 30 марок были тоже не лишними. Были и такие, кто не хотели волокиты и умалчивали. Страшным делом для беглецов были и собаки.
О том, как шла одна группа из трех человек, я и хочу рассказать читателям поподробней.
Из барака вышли ночью. Один из охранников ушел куда-то на совещание, а двое крепко спали. За этой рабочей командой следили трое охранников. Побегов из этой команды раньше не было, поэтому охранники и были так беспечны. Заблаговременно распилив один прут в решетке окна, ждали удобного случая. И вот дождались. Местность была изучена заранее. Сомнение возникало в том, что, а вдруг вернется третий охранник и встретится? Но обошлось. Спуск с горы около трехсот метров был один. Как раз на горе и находился барак в каменоломне. Предварительно запаслись табаком, на случай если прибудут с собаками на поиск беглецов. Изредка следы засыпали. Вблизи на пути оказался ручей. Долго брели по этому ручью, а ближе к утру поднялась роса. Всё это беглецам на руку.
Надо пояснить, что эта команда находилась в Вестфалии, почти в самой западной Германии. И на пути следования как раз находилась Тюрингия и тюрингский лес. Это единственная лесистая местность в Германии. Были леса и еще кое-где, но они настолько ухожены, что скрыться в них на день было невозможно. Междурядья просматривались на несколько сот метров.
Направление сразу взяли на юго-запад. Предположили, что на поиски группы сразу пойдут в восточную сторону. Перед рассветом нашли в лесу небольшой завал, забрались как могли и так провели первый день. Время узнавали по бою часов в селах. Там отбивали каждую четверть часа.
Вышли в середине августа. На полях и огородах было всё. Постепенно освоились со своим положением, стали заглядывать в деревни. Крестьяне вечером свозили молоко в определенное место, а утром машина увозила его. Этим молоком мы тоже пользовались. Перед утром варили картофель так, чтобы хватило до завтрашнего утра. Яблоки, груши, сливы уже поспевали. В меню было и мясо. Брали кроликов. Они были почти у каждого жителя. Это единственная животина, которая не облагалась налогом. Посуда и прочие принадлежности были заготовлены раньше. Запасены также соль и спички. Основной запас соли захватить не удалось. Поэтому обходились без соли и хлеба.
Постепенно взяли нужное направление. Ориентировались по звездам хорошо. Церкви, так же, как и наши, строились алтарем на восток.
В Германии действовал комендантский час. С 11 часов вечера и до 6 утра люди по улице не ходили. Это тоже беглецам «на руку», можно ходить безопасно.
Итак, тройка взяла направление на юго-восток. Надеялись выйти на Чехословакию, которая вдавалась клином в территорию Германии.
Расскажу коротенько еще о приключениях в дороге.
Дни приходилось проводить, где придется. Лучше всего было в молодом неухоженном лесу вроде питомника. Туда никто не заглядывал. Иногда приходилось дневать в полях картофеля, ржи и под суслонами, даже однажды мака. Это чистое мучение: ни встать, ни сесть, особенно в жаркие дни. Приходилось проводить дни и под мостами, и в сараях. Если позволяли условия, из укрытия выходили заблаговременно и осматривали предстоящий путь. Вели и свой календарь. На бумажке от пачки папирос расчертили огрызком карандаша на клетки и каждый день отмечали. Это также помогало. Знать дни было необходимо. В воскресенье можно прятаться, не опасаясь, в сараях. Немцы в воскресенье не работали.
Но календарь однажды подвел. Перед рассветом подошли к большому селу. Обходить времени не было. Стали искать укрытие. У большого сарая оказался садовый домик. Зашли. На стене висела связка ключей. Взяли ключи, открыли замок на большом сарае, вынули внутренний засов, вышли и замок повесили на место. Вложили внутренний засов и забрались на верхние нары, на которых было уложено сено. Перед обедом вдруг двери сарая открываются и в сарай въезжает повозка с сеном. А за ней вбегают трое пацанов. Возчик начал откидывать сено с воза, а ребятишки бегали по сараю. Затем они подбежали к лестнице, по которой и мы залезали. Сон как рукой сняло. Под черепичной крышей так припекало, что трудно было терпеть. А как задремлешь, сразу возникнет храп, от которого сам пугаешься. Если бы ребята полезли наверх, тут, наверное, и был бы конец путешествию. Но хозяин быстро скидал сено, выехал из сарая. За ним убежали и ребята. Хозяин закрыл сарай, а у беглецов гора с плеч свалилась. Но до вечера еще перепотели не раз. Но своего храпения уже не боялись. От жажды спасали яблоки.
Попав в большой лес, надумали идти даже днем. Людей нигде не было, больших дорог тоже, только тропки.
Вдруг наш путь пересекла дорога, и по ней идет немец в офицерской форме. С ним две женщины. Встретились лоб в лоб, метрах в 5. Немец спрашивает: «Куда?». Не задумываясь, один из беглецов ответил: «В Москву». Женщины что-то говорили немцу. Он махнул рукой и они пошли дальше, а беглецы нарезали, дал Бог ноги. Это отбило охоту идти днем.
Расскажу еще об одном случае. Уже смеркалось, подошли близко к населенному пункту. Уперлись в небольшой забор. За забором явно было видно, что это строительная площадка. Куча песка, мешки с цементом, рулоны рубероида и небольшая бытовка. Кругом никого не было и решили зайти. В бытовке оказалось тепло. На стене висела спецодежда рабочих. Привалились на скамейках и столе. В тепле разморило и сразу все заснули. Проснулись уже рассветало. Выскочили как настеганные и бежать. Оказалось, это большое село. Навстречу стали попадать идущие на работы и ехали на велосипедах. Некоторые здоровались. Делать нечего, свернули в сторону. Оказались на небольшой полянке, заросшей травой и шиповником, тут и залегли на день. Невдалеке работала группа людей, то было похоже что-то на пилораму. Судя по разговорам, тут работали поляки. Шел мелкий дождь, а еды запасти не успели и так тут крутились. Это было наказание за беспечность».
На этом тетрадь, записанная дедушкой в 2000 году, заканчивается. Я знаю, что дедушка с товарищами почти добрались до Чехословакии, пройдя за два с небольшим месяца около 600 километров. Наступила осень, стало холодно и сыро, и однажды они решили днем развести костер, дым которого их выдал. Их схватили и отправили в штрафной лагерь в городе Вайден, где они были до конца войны. Освободили деда американцы. Перед их приходом охрана лагеря, состоявшая в основном из местных жителей, разбежалась, а вскоре в лагерь ворвались два американских танка, помяли колючую проволоку и уехали дальше. Через несколько дней американцы на автомобилях вывезли освобожденных пленных в советскую оккупационную зону.
Всегда, когда я рассказываю про деда и дохожу до этого места, слушатели делают предположение: «ну, а дальше они пошли мотать лагеря уже в Советском Союзе, конечно же». Но с дедушкой и его товарищами этого не произошло. Он только вспоминал, что солдаты – фронтовики плохо относились к пленным и держали себя высокомерно. Но когда проверили, что по документам дедушка действительно служил в армии и пропал без вести, его снова вернули в строй.
Дома есть фотография, где дед с одним из тех, с кем бежал из плена, сидят на лавочке в военной форме где-то в Австрии.
После войны дедушка сначала служил в артиллерийской бригаде, занимавшейся разрушением оставшихся укреплений и сносом поврежденных зданий, потом, так как имел хорошее по тем временам образование 7 классов, работал в комендатуре – возвращал домой пленных иностранцев. В 1946 году его еще отправили с Среднюю Азию, и только оттуда он вернулся домой.
Количество просмотров — 247
