ДАРЬЯ МОШАРЕВА: САМОЕ ТЯЖЕЛОЕ – СМЕРТЬ ПАЦИЕНТОВ

 

Сейчас я работаю два дня через один, рабочий день – 8 часов: без перерывов, разумеется. Два раза в месяц – ночное дежурство по 12 часов, когда два врача остаются на всю больницу (5 отделений).

 

Дома в выходные дни сначала постоянно ботала (сленг: усердно изучала, читала, училась. – Прим. ред.), сейчас почитываю что-то и почти все время лежу и пью воду, так как 8 часов без нее утомляют.

 

Страха заболеть не было, было сочувствие пострадавшим и интерес к происходящему – на моем веку такое впервые. Мне кажется, пациентам спокойнее оттого, что они в больнице, под присмотром. Они хотят знать, что с ними, хотят разговаривать. Хотя у некоторых, конечно, бывают всплески тревоги.

 

А среди врачей царит атмосфера поддержки, взаимопонимания. Чувство команды.

 

Я прихожу за 45 минут до начала смены. Ем в «чистой» ординаторской, наклеиваю липкую материю на те части лица, которые могут быть натерты средствами индивидуальной защиты, переодеваюсь в тканевые брюки и футболку, спускаюсь в помещение, в котором мы надеваем СИЗ.

 

Шапочка, респиратор, очки, две пары бахил, две пары перчаток, комбинезон, замотать края перчаток и бахил скотчем, подписать комбинезон «врач Дарья», поместить свой телефон в специально по поводу работы в ковидарии купленный чехол для дайвинга, внутри которого – по примеру заграничных коллег – я приклеила свое фото ради психологического комфорта больных.

 

Поднимаюсь в отделение и с коллегой или одна делаю обход пациентов. Спрашиваю, как их дела, какие жалобы, измеряю давление, пульс, сатурацию крови кислородом, фиксирую еще какие-то параметры, которые актуальны для пациента.

 

Потом корректирую назначения, пишу дневники – записи в историях болезни о состоянии пациента, – назначаю какие-то исследования, изучаю результаты уже выполненных исследований, обсуждаю сложные моменты с коллегами, принимаю новых пациентов, выписываю вылечившихся.

 

В конце смены передаю информацию о пациентах вечерней смене или ночным дежурантам. Спускаюсь в санпропускник, по правилам снимаю средства индивидуальной защиты, моюсь в душевой, ем (нам предоставляют еду, не знаю, кто, но спасибо им большое!), уезжаю домой. Дома лежу и опять пью водичку. Пеку торты, когда есть силы. Читаю что-то по ковиду и не только, сейчас вот начала книгу о ПТСР (посттравматическое стрессовое расстройство).

 

Я подустала.

 

Самое тяжелое – смерть пациентов. О смерти сообщаем не мы, а реаниматологи. Но мне приходилось дважды сообщать родственникам о смерти пациентов. Один случай… Когда я отвозила пациента в реанимацию, предложила ему держаться за мою руку. Потом он не хотел отпускать ее, но пришлось, надо было подключаться к кислороду. Этот момент помню очень отчетливо. Потом я дежурила ночью, и нас вызвали расписаться за сдачу тел перевозчикам из морга. Там был этот пациент. А вечером следующего дня позвонили его родственники спросить, как он. Им не успели сообщить реаниматологи, у которых он умер. Сутки напрасных надежд… Каждый раз, когда кто-то умирает, я думаю, что я сделала не так.

 

Я бы хотела обнять всех тех, кто потерял близких или сейчас переживает их тяжелую болезнь, я даже не знаю, насколько им сейчас больно; я желаю своим коллегам побольше сил и не выгореть и холодного лета (чтобы не мучиться в костюмах) – и хотела бы поддержать тех, кого все достало; а еще мне бы хотелось, чтобы некоторым управленцам стало очень стыдно и они поменяли свое поведение как можно скорее».