ПРОТ. ВЛАДИМИР ВИГИЛЯНСКИЙ
16 ноября 2015 года
Всегда не любил это выражение. Говорят, его придумал Илья Эренбург в 1931 году, когда писал свою книгу «Мой Париж». Но сейчас эта фраза приобретает какую-то зловещую окраску.
Моя мама, писатель Инна Варламова (имя в крещении – Клодина-Викторина-Жанина) всю свою жизнь мечтала попасть в этот город. В Париже родился ее отец, мой дед, главный инженер шоссе Москва-Минск, Густав Иванович Ландо, расстрелянный в Смоленске 2 января 1938 года как французский шпион. В его следственном деле в протоколе допроса есть такое: «Я всегда считал себя русским».
Париж был родным городом и моего прадеда Жан-Жака Ландо (его звали в России Иваном Августовичем), уполномоченного представителя французской фирмы «Батиньоль» в Санкт-Петербурге, одного из руководителей строительства Троицкого (Кировского) моста.
Моя тетка Симона Густавовна, театровед, поэт, историк написала об этом строительстве и моих французских предках книгу «Мост в тумане».
Мама до смерти в 1990 году так и не попала во Францию – была «невыездной».
Я впервые попал в Париж в 1991 году и как-то сразу почувствовал внутреннюю связь с этим городом. Но то, что случилось с ним и его жителями буквально за последние 10-20 лет, вызывает у меня чувство досады и скорби.
И дело здесь не столько в том, что его в эти годы как-то заполонили африканцы и арабские эмигранты, достигая критической массы, а в том, что сами парижане очень заметно, легко и быстро для себя утрачивали свою национальную идентичность. Пренебрежение, иногда – ненависть, к своим христианским корням, «музеефицированное» отношение к своей великой истории и культуре, американизм правящей элиты, податливость постмодернистской диктатуре – все эти темы много раз мы обсуждали и между собой, и с нашими французскими друзьями.
Олеся тогда об этом написала много стихов, например, такое:
ЕВРОПА
Ты опасно ходишь: чуть топнешь – сорвётся с крыш
камень, лестница зашатается, рухнет свод…
И когда гора святой Женевьевы рождаешь мышь,
по-арабски орать начинает в потёмках кот.
Плод надкушен, в сердце надрыв, на сукне – надрез…
И как снимешь с порога шляпу, а с ней и шарф, и парик,
накладные ресницы, стеклянный глаз и зубной протез,
то какой останется у тебя еще бутафорский шик?
И какой ещё спасёт тебя politesse?
Главное – не допустить, не скатиться нам в эту пропасть. У нас и так есть множество ускорителей для этого падения.
Погибшие люди в Париже оказались невинными жертвами. Скорблю и молюсь о них.
Количество просмотров — 34
