ХРАМ БЫЛ ЕЁ ДОМОМ

НАТАЛЬЯ КОСТРЫКИНА

 

Этот материал подготовлен в память о Татьяне Петровне Лучкиной, многолетней сотруднице нашего храма, которая своими руками сшила многочисленные богослужебные и храмовые облачения: епитрахили, стихари, аналойники, покровцы и проч. Думаем, что все прихожане храма муч. Татьяны помнят её неизменно присутствующей на каждой службе и деловито, радостно и строго присматривающей за подсвечниками и раздающей запивку после св. Причастия.

Материал подготовлен на основе интервью с Натальей Лучкиной – дочерью Татьяны Петровны – и прот. Максимом Козловым, первым, с момента возобновления богослужений в храме в 1995 г., настоятелем храма муч. Татьяны при МГУ.

Фотографии предоставлены фотографами Юлией Маковейчук, Ольгой Гусинской, Еленой Джабир, Александром Гавриловым и Михаилом Ерёминым, а также Натальей Лучкиной, Натальей Волковой и Татьяной Поляковой из личных архивов.

 

---

 

Воспоминания Натальи Лучкиной

 

Родительская семья

Мама моя, Татьяна Петровна Лучкина, родилась в июле 1943 г. в Москве и была средней из пяти детей. У мамы была ещё старшая сестра, брат, средняя и младшая сёстры. Время тогда было непростое, и дедушка с бабушкой с детьми постоянно переезжали из одного района Москвы в другой, пока им не дали квартиру в г. Реутов.

Отец мамы, мой дедушка, был военным, а бабушка работала в секретариате Совета Министров СССР. Дедушка был замечательный и нас, своих детей и внуков, очень любил. До последнего – а прожил он 90 лет – старался собирать всю семью у себя дома, и мы это очень ценили. Дедушка был убежденным коммунистом, верным своим идеалам, и потому от веры был далёк, хотя по жизни он всё делал правильно. Бабушка умерла рано, в 1977 г., от опухоли мозга, поэтому я не очень много что могу рассказать о ней. Знаю, что она была очень трудолюбивым человеком, и что дедушка её очень любил.

 

Собственная семья

Мама окончила текстильный техникум, а потом работала на заводе инженером-экономистом, почему, честно говоря, не знаю. На заводе же они познакомились с моим отцом, он работал там электрогазосварщиком. Первые годы после свадьбы родители жили в г. Реутов вместе с бабушкой и дедушкой, там родилась я, а потом мы своей семьей переехали в район ст. м. Преображенская площадь, где уже родился мой брат. По моим ощущениям, у родителей была обычная жизнь советских людей: работа, отдых, воспитание детей. Никаких особо примечательных моментов я не помню.

 

 

 

 

Родители развелись в 1977 г., и мы с мамой и братом переехали в район ст. м. Щёлковская, где и жили до 2009-2010 гг. Мама была очень расстроена разводом, который во многом был предательством. Она продолжала работать на заводе, зарабатывала, как могла, т.к. время было очень непростое. В начале девяностых её уволили с завода, и она зарабатывала себе и нам на хлеб разными подработками. Потом, когда открыли храм св. муч. Татьяны, она осталась там работать и всё примечательное в её жизни началось вместе с началом жизни в храме.

 

Приход в храм

Хотя мама была крещёной и верующей, так же как и её предки по бабушкиной линии, возможности прикоснуться к церковной жизни в советское время особо не было, даже открытых храмов в Москве были единицы. Но вот настало время, когда стало возможным крестить детей, и мамина двоюродная сестра – моя крёстная впоследствии – уговорила меня на крещение. Это был 1988 г. А в 1993 г. я поехала прогуляться на Красную Площадь и увидела, что Казанский собор открыли, зашла туда на службу и встретила священника с хвостиком. Пришла потом домой, рассказала об этом крёстной, а она воскликнула: «Ой, да это наш о. Максим! Давай, ходи к нему!» И я стала ходить к о. Максиму, так начался процесс моего воцерковления. И когда встал вопрос о том, что вернуть храм св. муч. Татьяны церкви, то я пошла к своей маме и сказала: «Мама, нужна твоя помощь, пойдём со мной». А мама такой человек: когда нужно кому-то помочь, или сделать какое-то доброе или важное дело, она никогда не откажет, но обязательно присоединится.

И вот произошло это знаменитое вхождение в храм, история которого описана, и это было необыкновенно. У мамы есть фотография, которую дала нам Татьяна Максимилиановна. Когда мы утомились от перетаскивания досок с гвоздями, арматуры и прочего, о. Максим благословил нас поесть. И мы пошли с его сестрой – Аней Шильниковой – на Тверскую покупать еду. Купили еду, разложили ее на месте, где сейчас амвон, а тогда там была сцена. И вот фотография, как мы всем вместе кушаем, раздаем бутерброды, она есть, и на ней есть Татьяна Петровна.

 

 

А после вхождения в храм меня отправили в длительную командировку. И перед отъездом я говорю маме: «Мам, вот я ходила в храм, а теперь ты давай вместо меня». И мама стала ходить в храм.

Храм только открылся, и нужны были облачения для священников, убранство для алтаря, аналойники и прочая церковная утварь. Тогда Галина Леонидовна Новак организовала кружок для пошива всего необходимого для храма и стала набирать в него желающих из тех прихожан, кто умеет шить. И я как-то прихожу домой и говорю: «Мам, я записала в златошвейный кружок и себя, и тебя». Однако сама я в итоге в кружок этот ходить не смогла, а мама к нему присоединилась. Галина Леонидовна оценила то, как мама делала швы – идеально ровно – и разрешила ей шить облачение. Мама не могла вышивать – это не было ее коньком, но она великолепно делала отстрочку изделий. Если представить себе облачение или аналойник, то сначала делают вышивку, а потом делают подкладки, подложки, обрамление и обшив всего изделия. И вот мама делала именно это.

 

 

 

 

Потом она присоединилась к уходу за подсвечниками, в общем, что могла, то и делала. И вот так, через совместный труд, для неё и началось соединение с людьми храма, с делами храма.

Хочу ещё сказать, что мама шила облачения и церковную утварь не только для храма св. муч. Татьяны, но и для храма преп. Серафима Саровского на Краснопресненской набережной, когда он был приписным храмом. Также по просьбе Наташи Волковой мама шила облачения и церковную утварь для храма Спаса Преображения на Болвановке, куда старшие Волковы ходили в Москве, и для храма Косьмы и Дамиана в селе Большой Вьяс Пензенской области, куда они ездили на лето. И это облачение и утварь разных цветов, под разные праздники.

 

 

Мама вышила икону св. муч. Татьяны и подарила её Наташе Волковой. Наташина мама перед смертью тяжело болела, и эта икона была с ней во всё время её болезни. А после кончины своей мамы Наташа Волкова передала икону в дар храму Косьмы и Дамиана в деревне Большой Вьяс, и сейчас эта икона находится там в алтаре.

Вообще, последние годы перед кончиной мама много вышивала, а потом дарила свои изделия: кому подушку, кому картину. И вот так очень у многих наших прихожан есть вещь на память от Татьяны Петровны, которую она сделала своими руками.

 

Какой была мама

У мамы были золотые руки. Она хорошо шила и умела делать всю остальную ручную работу, очень любила своё дело и добросовестно к нему относилась. Всё, что она делала, она делала с большой ответственностью и очень качественно.

Если мама видела, что нужно что-то сделать в храме, и это было в её силах, то она шла и делала сама. Не упрашивать, не говорить, а просто брать и делать самой – это была её позиция. о. Павел в день отпевания сказал: «В нашем храме нет ни одного предмета, которого бы не коснулась рука Татьяны Петровны», — и этим всё сказано.

Мама всегда откликалась на помощь. Думаю, что это было её основное качество – присоединиться к помощи. Не знаю, помогала ли она кому-то финансово (т.к. особых доходов у неё не было), но своим личным присутствием, участием, трудом помогала всегда.

Она принимала участие в ухаживании за больными, к примеру, за покойной Ириной Анатольевной – сотрудницей книжной лавки. Когда Ирину Анатольевну везли в больницу, мама просто сорвала себе спину, помогая её приподнимать. Она не думала о том, чем для неё закончится помощь, усилие, она просто брала и делала. Мама ухаживала за старшей сестрой, у которой тоже был рак, и дедушка у нее на руках умер. И благодаря маме дедушку перед смертью пособоровали и причастили.

И даже когда у неё все болело, она из последних сил собиралась, ехала, помогала. Вот попросят её, и она тут же вскакивает, собирается и спешит на помощь.

И если вдруг было нужно за кого помолиться, она всегда старалась оказать и такую помощь. Когда кто-то умирал: мама о. Максима, сын Тани Литошко, ещё кто-то из наших близких прихожан, и покойного оставляли в храме, то мама всегда старалась читать ночью в храме псалтырь по усопшему.

 

 

 

 

 

 

 

Работа в храме непростая: много и трудов, и событий, и ответственности, и, при желании всегда можно найти повод для сплетен. Однако Татьяна Петровна никогда не сплетничала, даже если что-то и знала. Редко-редко, когда был пик какого-то возмущения, мы с ней могли переметнуться своими мнениями, но потом Татьяна Петровна говорила: «Всё, хватит».

Однако она могла что-то сказать и резко. Но не потому, что злилась или хотела быть кем-то, кто всем делает замечания, а потому, что считала, что то, что происходит – неправильно. И несмотря на то, что она не боялась сделать замечание, она многое понимала, и ещё больше не говорила, чем говорила.

У Татьяны Петровны было очень правильное отношение ко всему: и к делу, и к другим людям, включая церковнослужителей. Она любила своё дело, и оно у неё получалось. Своё тепло, своё доброе отношение она многим передала.

 

Болезнь мамы

Мама скончалась очень скоропостижно, через два месяца после постановки диагноза. Никто не ожидал, что это будет так быстро, и эта внезапность многих повергла в шок. Все очень огорчались, когда узнавали о её кончине.

У неё была последняя стадия рака головки поджелудочной железы. И вот если из менделеевского центра, где ей поставили диагноз, мама вышла с надеждой, то, придя в больницу, она резко сдала. Потому что стало понятно, что врачи её уже похоронили, что с таким диагнозом они не работают.  Дарья Панарина – прихожанка нашего храма, которая помогала нам советом – предлагала быстро сделать химиотерапию, но никто из лечащих врачей не хотел этим заниматься, ссылаясь на другие мамины заболевания и на то, что она не выдержит этой процедуры.

Но до последнего, слава Богу, мама причащалась, даже когда уже не могла ходить в храм и находилась дома. Я звала о. Сергия, нашего богородского священника, который живёт рядом с нами, и он причащал её. 

 

 

Лития в храме

Маме моей было очень тяжело в этой больничке, она была просто ужасная, я даже останавливаться на этом не хочу. Но вот мама умерла, мы вывозим её оттуда, и я чувствую, что маме моей радостно, что она покинула эту больницу. А когда мы ехали потом по Ленинскому проспекту, я чувствовала, что мама радуется, что она едет в храм. И вообще было такое ощущение, что мы едем по большой площади на какой-то колеснице.

И вот мы привезли маму в храм и собрались там малым составом, чтобы отслужить литию. Мы стали поближе к окну, где она воду святую всегда раздавала, и я чувствую, что мама здесь, что она ходит по храму и даже танцует, и ощущаю при этом радость и веселье! Она ходит по храму и радуется. Там девчонки храм украшали к празднику, и вот она мимо них прошла, и там, и там, весь храм обошла и радуется. Это могло бы быть моим видением, но когда я рассказала об этом брату, то он сказал, что тоже чувствовал, что мама была там и что она радостная ходила по храму. Это было необыкновенно.

 

 

Похороны

Были сложности с захоронением, я отчаивалась, а моя хорошая знакомая сказала мне: «Неужели для твоей мамы не найдется место на кладбище?! Найдётся!». И мы с ней стали молиться святителю Спиридону. И 21-го сентября, в день маминых похорон, привезли мощи святителя Спиридона, а для мамы совершенно чудесным образом нашлось хорошее место на кладбище, гораздо лучше, чем мы изначально оговаривали.

А было это так: мы уже везём хоронить мою маму, как звонит распорядитель кладбища и говорит, что её захоронят в другом месте, не там, где изначально договаривались. Когда стали копать могилу в первом месте, то обнаружили там мусорную свалку, и потому захоронение там не могло быть осуществлено. Я стала очень переживать, т.к. знала все места на том кладбище и с ужасом думала, сколько же мы будем должны доплатить. А до этого распорядитель спрашивал как-то, есть ли у моей мамы какие-то заслуги, а я посмеялась и сказала: «Официальных нет. Разве что перед церковью». Он улыбнулся. И вот он впоследствии определил, чтобы маму мою захоронили в отдельной аллее, где покоятся ветераны труда, ветераны войны и другие заслуженные люди. Так что святитель Спиридон организовал для мамы захоронение в таком чудесном месте: оно очень солнечное, очень приятное, родители Татьяны Петровны с бабушкой захоронены недалеко, и нам ничего доплачивать не пришлось.

 

 

И с памятником чудесный случай был, оказалось, что по форме он как царские врата, за которыми крест. И с оградкой тоже было чудесно: нашли случайно оставшуюся оградку с крестами. Как мама любила все очень качественно делать, так вот и на месте её упокоения получилось всё очень качественно, очень достойно сделать.

 

Память

После смерти мамы мне многие говорили, что чувствуют её присутствие в храме. Кому-то она выговор сделала, что за свечами плохо следили, кому-то просто даёт ощущение своего присутствия. Муж Ирины Борисовны говорил мне, что чувствовал её присутствие.

Когда человек жив, то часто мало замечаешь что-то про него, воспринимаешь его как данность. А когда он уходит, то начинаешь понемногу чувствовать, а что для тебя было приятно, хорошо в общении с ним, что имело значение, что было ценно.

Моя мама для многих людей почему-то была значимым и даже родным человеком. А храм был её домом.

 

 

Воспоминания прот. Максима Козлова

Татьяна Петровна была человеком внутреннего доверия: во что поверит, тем путем идёт до конца. И однажды перешагнув церковный порог, она потом, сколько я её знал, никаких кризисов веры или периодов охлаждения не претерпевала. Это редкое и удивительное свойство. Обычно у людей бывают приливы и отливы, у людей пообразованнее бывают метания, у людей помоложе — страсти. А у нее было все очень крепко и ровно. Она перешагнула порог церкви и ощутила себя дома. И потом была в этом предельно устойчива.

Она всегда хотела что-то делать для храма, всегда. И высшим воплощением этого желания была её келья у колокольни, потому что действительно это была келья, а её жизнь — можно сказать, что монашество в миру. Когда я не служил на богослужении, а, к примеру, исповедовал, я иногда приходил на колокольню помолиться, а путь туда лежал через её комнатку. И вот то, что там находилось — иконы, акафисты, молитвенники, шитьё церковное — это было её жизнью, также как и богослужение и её неотъемлемое присутствие у центральных подсвечников, и материнская молитва о детях.

 

 

Я ни разу не помню, чтобы Татьяна Петровна обиделась на какое-то замечание, которое я иногда мог сделать ей либо по части поведения у подсвечников, либо когда был в чём-то не согласен по шитью. Это нечасто случалось, но никогда ни тени обиды – вот, мол, я столько лет в храме, а мне тут высказывают – у неё не было. Она была очень кротким человеком, готовой принять не только без внешнего, но и без внутреннего раздражения то, что ей говорили.

Татьяна Петровна была простым в вере человеком. Она не богословствовала, но она приняла веру в евангельской простоте – в самом высоком смысле этого выражения, и очень крепко верила. И я всегда в ней радовался этому.

И конечно она была очень благочестивым человеком в хорошем, правильном смысле этого слова. Потому что бывают люди и без богословской рефлексии, но колеблющиеся в разные стороны: кто выпить любит, кто посплетничать, кто в привороты верит. А у Татьяны Петровны такого не было, у неё-то и страстей каких-то не было, к которым она бы прилеплялась, ни телесных, ни душевных. Она не была сплетницей, она не любила обсуждать других людей, сторонилась пустых разговоров, тяготилась, когда её искали как наперсницу в разговорах о других. Она не делала культа из священников, так что чрезмерного батюшколюбия она тоже избежала. У неё не было такого, что, вот служит такой-то священник, я на службу иду, а служит другой – не иду. Она шла в церковь к Богу. У неё была ко мне определённая уважительная дистанция, но в этом не было ни раболепства, ни человекоугодия.

Я не знаю, всегда ли она была такой. Но по ощущениям для неё жизнь разделилась до церкви и после. В церкви она нашла свой дом, и всё лучшее в ней на это отозвалось. И она не любила вспоминать ту свою жизнь.

Она действительно была очень чистым человеком. Это редкое качество во все времена, а сейчас особенно. Она была крепкой, цельной, из одного куска высеченной личностью.

 

 

 

 

 

 

 

Количество просмотров — 736